Марди и путешествие туда - Герман Мелвилл

по вкусу и аромату, радующему душу. Мой следующий импульс состоял в том, чтобы разделить мой приз с моими товарищами по плаванию. Но здесь разумней будет предусмотреть события. От морских монархов, своих предков, мой Викинг унаследовал одно из их кардинальных достоинств, a именно отвращение ко всем винам и спиртным напиткам; но поскольку он давно не видел выпивки, то немедленно выпил бы всё, что было бы ему предложено. Будучи терпеливым, как Александр Великий и другие монархи, Ярл был склонен к долгому ожиданию. И хотя в море он был более трезв, чем Пятый старейшина при Монархе, так только потому, что находился тогда вдали от искушения. Но, обнародовав слабую сторону моего Викинга, я искренне полагаю, что она не может унизить его ни в какой оценке благо родного человека. Только подумайте, сколько людей походит на него, начиная с Александра Великого, и особенно среди его собственного класса; и, умоляю, взгляните на то, что большинство его собратьев с широкой душой по той же самой причине являются самыми склонными к возлияниям, и потому, будучи пьяными, они пребывают в более весёлом настроении, чем другие.

Касаясь Самоа, учитывая отсутствие его мнения относительно воздействия спиртного на подчинённых, я заключил, что, наряду со своими другими тайнами, покойный капитан очень мудро держал свой «Oтард» при себе.

И при этом я не сомневался, что Уполуану, как всем полинезийцам, спиртное очень сильно ударило бы в голову и, выпивши, он стал бы тяжёл на подъём более, чем Шварцвальдский боров. А что касаемо Аннэту, то я боялся даже думать, что «Oтард» может воспламенить в ней ярость более жестокую, чем та, что преследовала Ореста.

Хорошо, что я тогда подумал об опасности разглашения моего открытия; подумал о тихих, коварных, вездесущих опасностях того путешествия, всех обстоятельствах, очень плохих, вызванных проникновением опьяняющего напитка в моих компаньонов, и решил отказаться от него вообще.

Настолько впечатлённый всем этим, я на мгновение почти решил перевернуть бочку на её помосте, удалить пробку и вылить её содержимое, дабы смешать с грязной водой, державшейся на дне судна.

Но нет, нет: растворить морскую воду с двойной дистиллированной душой драгоценного винограда? Да разрази меня гром!

С другой стороны, он мог бы играть роль в лечебных целях, и сам Парацельс одобрил каждый стакан, выпитый за здоровье. В конце концов, я решил позволить ему оставаться там, где он и был найден, посещая его иногда в одиночку для осмотра. Но посредством совета всем капитанам судов позвольте мне сказать, что если ваш запас коньяка и будет выставлен на виду в недобрый час аварии, то спасение окажется в вашем запасе духа – лучшей оснастки спасательной шлюпки.

Глава XXX IV

Как они держат курс

В момент установки «Серны» на бригантину мы, как я полагаю, уже прошли как минимум двести лиг к западу от точки, где тогда находился оставленный «Арктурион». Хотя насколько далеко, а также в какую сторону, к северу или к югу от экватора, я не могу сказать ни с какой абсолютной уверенностью.

Но то, что мы не удалялись на значительное расстояние от линии экватора, казалось очевидным. И самой звёздной ночью не обнаруживалось никакого признака видимости противоположных полярных созвездий, хотя мы часто просматривали северный и южный горизонт в их поисках. Насколько вид неба возле линии горизонта зависит от географической широты, мог сказать только человек, долгое время эти небеса изучавший.

С учётом моего предположения относительно нашей долготы, на которую я только что здесь сослался, и учитывая тот минимум пути, который нам удалось проделать на «Парки», нам теперь оставалась какая-то сотня лиг под парусом, и мы увидали бы страну, которую искали. Но не было никакой возможности сказать, сколько именно времени мы могли бы продолжать плавание, не видя землю. Успокаиваясь, лёгкие бризы и потоки делали каждый расчёт сомнительным. Не имелось никакого точного метода оценки нашего продвижения на запад, кроме того, что называют Точным расчётом, – с ежечасным вычислением узлов, – как и того, что исходные данные были взяты от воображаемого отклонения от нашего курса из-за океанских потоков, которые время от времени в этой части Тихоокеанского региона обладают очень большими скоростями. Сейчас во многих отношениях мы не могли не чувствовать себя в большей безопасности на борту «Парки», чем на борту

«Серны». Чувство опасности притупляется с увеличением числа тех, кому эта опасность угрожает. Тот, кто готов отчаяться при опасности в одиночестве, мужает сердцем в присутствии товарища. Во множестве товарищей – больше самообладания и взаимного утешения.

Однако на бригантине было много источников беспокойства и беспокойств, неизвестных мне на китобойном судне. Правда, теперь у нас между палубой и бездной имелось пятьсот славных досок на каждой планке нашего маленького жизнерадостного корабля. Но «Парки» требовал большой заботы и внимания; особенно ночью, когда бдительное наблюдение было обязательно. При безответственности на нашем китобойном судне мы, возможно, подошли бы близко к мелководью или рифам, а потому подобная небрежность или безрассудство теперь могли бы оказаться фатальными для всех нас.

Хотя в радостном солнечном свете, проплывающем через сверкающее море, меня мало беспокоили серьёзные предчувствия, в часы темноты они выглядели иначе. И предчувствия, словно губка водой, подпитывались небрежностью Ярла и Самоа в период их ночных вахт. Несколько раз я был охвачен смертельной паникой и внимательно рассматривал тёмный горизонт, когда, пробудившись от дремоты, обнаруживал рулевого, в чьих руках в то время были сосредоточены наши жизни, стоящего спящим у румпеля, подобного скульптуре дракона с открытым от удивления ртом, которая была грубо вырезана на нашем носу.

Сам я, побывавший на борту других судов и много раз дремавший у руля, злился оттого, что пребывал в почти полной неспособности извести эту беспечность в моих товарищах. Мне казалось, будто объяснение последствий данной ситуации должно стать достаточным, чтобы предотвратить подобное поведение на борту нашего судна.

Облик Самоа, спящего на вахте, был почти ужасен. Его большие опаловые глаза были полуоткрыты, и отражённый свет от нактоуза мерцал между его веками, как языки пламени. И венцом зрелища были его гигантский рост и дикие черты лица.

Напрасно я протестовал, просил или угрожал: случайная сонливость моих товарищей-путешественников оказалась неизлечимой. С этой целью я напомнил своему Викингу, что сон в ночных вахтах на таком судне, как наше, сильно отличается от подобной беспечности на борту «Арктуриона». На его борту наше местоположение в океане было всегда известно, и наше расстояние от земли тоже; и если морякам ночью разрешалось быть сонливыми, то главным образом потому, что капитан хорошо знал, что можно обойтись без чрезвычайной осторожности.

Хотя во всём остальном Небожитель показал себя как самый верный союзник, но только в этом вопросе он оказался либо упрямо тупым, либо безумным. Или, возможно, снова оказавшись на двухпалубном судне, подобное которому укачивало его раньше, он был убаюкан обманчивой безопасностью.

Для Самоа его сонливость была сонливостью одного удара во сне, приносящего мечту или смерть. Он казался нечувствительным к опасности, которая нам угрожала. Часто я с сожалением отсылал сонного дикаря вниз и принимался самостоятельно рулить до утра. В дальнейшем я считал обязательным для себя дневной сон, чтобы легче было стоять и смотреть ночью; хотя и Самоа, и Ярл должны были регулярно стоять на вахте по четыре часа каждый.

Уже было упомянуто, что Аннэту тоже стояла за штурвалом; но это было только днём. И, отдавая должное леди, я должен подтвердить, что в этом она показала себя с лучшей стороны. Поскольку, несмотря на постоянное самолюбование лицом сирены в стекле нактоуза, который смутно очаровывал её взгляд, Аннэту оказалась самой дисциплинированной среди всех остальных, кто стоял у рулевого колеса. Действительно, она гордилась своим заданием, всегда готовая к своей очереди, с изумительной точностью вычисляя приближающиеся часы,